A present wife of mr.RB and a present mother of our Bonnie-Blue
Блин, зачем я вспомнила ГП(Грозовой перевал)... стало так грустно.. откопала несколько моментов из книги, которые меня особо потрясли в фильме. Ну и одного момента из фильма в книге, к сожалению, нет.
читать дальше1.- Ты даешь мне понять, какой ты была жестокой - жестокой и лживой. Почему ты мной пренебрегала? Почему ты предала свое собственное сердце, Кэти? У меня нет слов утешения. Ты это заслужила. Ты сама убила себя. Да, ты можешь целовать меня, и плакать, и вымогать у меня поцелуи и слезы: в них твоя гибель... твой приговор. Ты меня любила - так какое же ты имела право оставить меня? Какое право - ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть - все, что могут послать бог и дьявол, - ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце - его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя... О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле?
- Оставь меня! Оставь! - рыдала Кэтрин. - Если я дурно поступила, я за это умираю. Довольно! Ты тоже бросил меня, но я не стану тебя упрекать. Я простила. Прости и ты!
- Трудно простить, и глядеть в эти глаза, и держать в руках эти истаявшие руки, - ответил он. - Поцелуй меня еще раз. И спрячь от меня свои глаза! Я прощаю зло, которое ты причинила мне. Я люблю моего убийцу... Но твоего... Как могу я любить и его?
А вот этот момент особенно ужасен.
2. - Она умерла! - сказал он. - Я ждал тебя не для того, чтобы это услышать. Спрячь свой платок - не распускай ты нюни передо мной. К черту вас всех! Ей не нужны ваши слезы.
Я плакала больше о нем, чем о ней: мы порой жалеем людей, которые не знают жалости ни к себе, ни к другим. Едва глянув ему в лицо, я поняла, что он знает о катастрофе; и у меня явилась нелепая мысль, что сердце его сокрушено и он молится, потому что губы его шевелились, а глаза смотрели в землю.
- Да, она умерла! - ответила я, подавляя рыдания и вытирая глаза. - Вознеслась на небо, я надеюсь, где мы - каждый из нас - можем встретиться с нею, если примем, как должно, предостережение, и оставим дурные свои пути, и пойдем по стезе добра.
- Значит, она "приняла, как должно, предостережение"? - сказал Хитклиф и попробовал усмехнуться. - Умерла, как святая? Расскажи мне всю правду, как это было. Как умерла...
Он силился произнести имя, но не мог. И, сжав губы, молча боролся с затаенной мукой, в то же время отвергая мое сострадание твердым и злобным взглядом.
- Как она умерла? - проговорил он наконец, вынужденный при всей своей стойкости опереться спиной о ствол, потому что, как он ни боролся, он весь дрожал - до кончиков пальцев.
"Несчастный! - подумала я. - У тебя то же сердце, те же нервы, что и у всякого другого! К чему ты хлопочешь скрывать их? Бога не ослепит твоя гордость! Ты искушаешь его терзать их до тех пор, пока он не исторгнет у тебя постыдного крика боли!"
- Тихо, как ягненок... - ответила я вслух. - Она вздохнула и вытянулась, точно младенец, когда он пробуждается и тут же опять засыпает. А через пять минут я почувствовала, что сердце ее только чуть встрепенулось - и все!
- И... и она ни разу не позвала меня? - спросил он, не вдруг решившись, точно боялся, что в ответ на вопрос последуют подробности, слушать которые будет нестерпимо.
- Госпожа так и не приходила в сознание, - сказала я. - С той минуты, как вы ушли от нее, она никого не узнавала. Она лежит со светлой улыбкой на лице; в своих последних мыслях она возвращалась к милым детским дням. Ее жизнь окончилась тихим сном - дай ей боже проснуться так же безмятежно в другом мире!
- Дай ей боже проснуться в мучениях! - прокричал он со страшной силой, и топнул ногой, и застонал в неожиданном приступе неукротимой страсти. - Она так и осталась обманщицей! Где она? Не там - не на небе... и не погибла - так где же? О, ты сказала, что мои страдания для тебя ничего не значат! У меня лишь одна молитва - я ее постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив! Ты сказала, что я тебя убил, так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц. Я знаю, призраки бродят порой по земле! Будь со мной всегда... прими какой угодно образ... Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!
Он бился головой о корявый ствол и, закатив глаза, ревел, не как человек - как дикий зверь, которого искололи до полусмерти ножами и копьями. Я увидела несколько пятен крови на коре, его лоб и руки тоже были в крови; должно быть, сцена, разыгравшаяся на моих глазах, была повторением других таких же, происходивших здесь всю ночь. Она почти не будила во мне сострадания - она меня ужасала.
читать дальше1.- Ты даешь мне понять, какой ты была жестокой - жестокой и лживой. Почему ты мной пренебрегала? Почему ты предала свое собственное сердце, Кэти? У меня нет слов утешения. Ты это заслужила. Ты сама убила себя. Да, ты можешь целовать меня, и плакать, и вымогать у меня поцелуи и слезы: в них твоя гибель... твой приговор. Ты меня любила - так какое же ты имела право оставить меня? Какое право - ответь! Ради твоей жалкой склонности к Линтону?.. Когда бедствия, и унижения, и смерть - все, что могут послать бог и дьявол, - ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце - его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое. Тем хуже для меня, что я крепкий. Разве я могу жить? Какая это будет жизнь, когда тебя... О боже! Хотела бы ты жить, когда твоя душа в могиле?
- Оставь меня! Оставь! - рыдала Кэтрин. - Если я дурно поступила, я за это умираю. Довольно! Ты тоже бросил меня, но я не стану тебя упрекать. Я простила. Прости и ты!
- Трудно простить, и глядеть в эти глаза, и держать в руках эти истаявшие руки, - ответил он. - Поцелуй меня еще раз. И спрячь от меня свои глаза! Я прощаю зло, которое ты причинила мне. Я люблю моего убийцу... Но твоего... Как могу я любить и его?
А вот этот момент особенно ужасен.
2. - Она умерла! - сказал он. - Я ждал тебя не для того, чтобы это услышать. Спрячь свой платок - не распускай ты нюни передо мной. К черту вас всех! Ей не нужны ваши слезы.
Я плакала больше о нем, чем о ней: мы порой жалеем людей, которые не знают жалости ни к себе, ни к другим. Едва глянув ему в лицо, я поняла, что он знает о катастрофе; и у меня явилась нелепая мысль, что сердце его сокрушено и он молится, потому что губы его шевелились, а глаза смотрели в землю.
- Да, она умерла! - ответила я, подавляя рыдания и вытирая глаза. - Вознеслась на небо, я надеюсь, где мы - каждый из нас - можем встретиться с нею, если примем, как должно, предостережение, и оставим дурные свои пути, и пойдем по стезе добра.
- Значит, она "приняла, как должно, предостережение"? - сказал Хитклиф и попробовал усмехнуться. - Умерла, как святая? Расскажи мне всю правду, как это было. Как умерла...
Он силился произнести имя, но не мог. И, сжав губы, молча боролся с затаенной мукой, в то же время отвергая мое сострадание твердым и злобным взглядом.
- Как она умерла? - проговорил он наконец, вынужденный при всей своей стойкости опереться спиной о ствол, потому что, как он ни боролся, он весь дрожал - до кончиков пальцев.
"Несчастный! - подумала я. - У тебя то же сердце, те же нервы, что и у всякого другого! К чему ты хлопочешь скрывать их? Бога не ослепит твоя гордость! Ты искушаешь его терзать их до тех пор, пока он не исторгнет у тебя постыдного крика боли!"
- Тихо, как ягненок... - ответила я вслух. - Она вздохнула и вытянулась, точно младенец, когда он пробуждается и тут же опять засыпает. А через пять минут я почувствовала, что сердце ее только чуть встрепенулось - и все!
- И... и она ни разу не позвала меня? - спросил он, не вдруг решившись, точно боялся, что в ответ на вопрос последуют подробности, слушать которые будет нестерпимо.
- Госпожа так и не приходила в сознание, - сказала я. - С той минуты, как вы ушли от нее, она никого не узнавала. Она лежит со светлой улыбкой на лице; в своих последних мыслях она возвращалась к милым детским дням. Ее жизнь окончилась тихим сном - дай ей боже проснуться так же безмятежно в другом мире!
- Дай ей боже проснуться в мучениях! - прокричал он со страшной силой, и топнул ногой, и застонал в неожиданном приступе неукротимой страсти. - Она так и осталась обманщицей! Где она? Не там - не на небе... и не погибла - так где же? О, ты сказала, что мои страдания для тебя ничего не значат! У меня лишь одна молитва - я ее постоянно твержу, пока не окостенеет язык: Кэтрин Эрншо, не находи покоя, доколе я жив! Ты сказала, что я тебя убил, так преследуй же меня! Убитые, я верю, преследуют убийц. Я знаю, призраки бродят порой по земле! Будь со мной всегда... прими какой угодно образ... Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!
Он бился головой о корявый ствол и, закатив глаза, ревел, не как человек - как дикий зверь, которого искололи до полусмерти ножами и копьями. Я увидела несколько пятен крови на коре, его лоб и руки тоже были в крови; должно быть, сцена, разыгравшаяся на моих глазах, была повторением других таких же, происходивших здесь всю ночь. Она почти не будила во мне сострадания - она меня ужасала.